Science Index

Социальные сети

 

Джон Стюарт МилльДЖОН СТЮАРТ МИЛЬ

(20.05.1806 – 8.05.1873)

английский экономист и философ

 

Основные работы

Размышления о представительном правлении 

 

Джон Стюарт Милль
о демократии

Из всех соображений видно, что единствен­ная форма правления, вполне удовлетворяющая всем требованиям общественности, та, в которой принимает участие весь народ; что исполнение даже самой нич­тожной общественной функции полезно; что участие должно быть повсюду настолько велико, насколь­ко это допускает общий уровень культуры, достигну­тый данным обществом, и что, наконец, ничто не мо­жет быть так желательно, как допущение всех к учас­тию в управлении страною. Но так как в обществе, если оно превышает своими размерами маленький го­род, все члены могут лично принять участие только в самой ничтожной части общественных дел, то иде­альным типом совершенной формы правления может быть только представительный. 

 

Джон Стюарт Милль о представительном правлении

Представительное правление означает, что весь народ или значительная его часть пользуется через средство периодически избираемых ими депутатов высшей контролирующей властью, которая во всяком государственном строе где-нибудь да находится. Этой высшей властью нация должна обладать во всей ее полноте. Ей должно принадлежать руководство всеми мероприятиями правительства всякий раз, когда это ей заблагорассудится.

 

Джон Стюарт Милль о государственном управлении

...Подобное различие существует так­же и в устройстве исполнительных отраслей управле­ния. Их механизм хорош, когда чиновники удовлетво­ряют определенным требованиям, когда установлены особые правила для их повышения по службе; когда существует правильное разделение труда между ними; когда делопроизводство ведется по определенному методическому плану и установлен правильный и до­ступный контроль над ним; когда каждый чиновник знает, за что он ответственен, и когда публика знает степень его ответственности; когда, наконец, приня­ты самые действительные меры против небрежности, фаворитизма и взяточничества. Но политические га­рантии сами по себе мало действительны: уздечка без всадника не может управлять лошадью. Если конт­ролирующие чиновники так же продажны и небреж­ны, как те, которых они контролируют, или если об­щество, эта главная пружина всего контролирующе­го механизма, слишком невежественно, пассивно, или слишком беззаботно и невнимательно для исполнения своей задачи, то мало пользы будет и от самого луч­шего административного аппарата. Тем не менее хоро­ший аппарат всегда следует предпочесть плохому. Он дает возможность проявиться самой ничтожной дви­гательной или задерживающей силе, а без него и зна­чительная сила пропадает даром. Гласность сама по себе не может ни устранить зло, ни служить стимулом к добру, если общество не хочет обращать внимания на то, что совершается пред его глазами; но может ли оно без гласности препятствовать или содействовать тому, чего ему даже не разрешено видеть? Идеально совершенное устройство какого-либо общественного учреждения заключается в том, чтобы интересы слу­жащих в нем совпадали с их обязанностями. Никакая система сама по себе вам этого не даст, но еще менее можно этого достигнуть без системы, искусно приспо­собленной к упомянутой цели.

 

Джон Стюарт Милль о функциях правительства

Пытаясь перечислить основные функции правительства, мы сталкиваемся с тем, что они значительно разнообразнее, чем это могло бы показаться на первый взгляд. Эти функции не могут быть очерчены строгими демаркационными линиями, которыми пытается ограничить их некомпетентное общественное мнение. Иногда, на­пример, приходится слышать, что правительства должны посвятить себя деятельности по защите общества от силы или обмана. При этом считается, что люди должны быть свободными в своих действиях, способными позаботиться о себе самостоятельно, и что пока человек не прибегает к силе или обману, не посягает на права личности или на собственность, законодатели и правительства никоим образом не должны проявлять к нему интерес.

Однако почему люди должны быть защищены их правитель­ством, то есть их коллективной силой, лишь от насилия и обмана, а не от других зол, которые не столь очевидны? Если люди не в состоянии защитить себя самостоятельно, они вынуждены об­ращаться за помощью к правительству. Можно требовать, чтобы люди защищали себя даже против силы с помощью своих умений, мужества или прибегали бы к посторонней помощи или оплачивали защиту против силы, как они в действительности и делают, когда правительство не в состоянии их защитить, но от обмана каждый должен защищаться с помощью собственного ума. Однако не будем на данном этапе вступать в дискуссию относительно принципов, сосредоточим наше внимание на фактах.

Под какую рубрику — противодействия силе или противодей­ствия обману подпадает, например, применение законодательства по вопросам наследования? В той или иной степени такие законы должны существовать в любом обществе. Казалось бы, можно кон­статировать, что в этом отношении задачей правительства было бы выполнение воли индивида, выраженной в завещании на право распоряжения его собственностью. Это, однако, в крайней степени спорно. Нет, пожалуй, ни одной страны, законы которой обеспе­чивают абсолютное выполнение условий завещания. Рассмотрим типичный случай, когда завещание вообще отсутствует. Разве не закон, а значит — правительство, устанавливают общие принципы наследования и определяют наследника? А если наследник в ка­кой-то степени неправоспособен, разве не закон и правительство назначают доверенных лиц, как правило, из числа чиновников, для того, чтобы собрать собственность воедино и использовать ее с максимальной пользой для наследника?

Существует множество других случаев, когда правительство берет на себя заботы по распоряжению собственностью потому, что того требуют либо общественные интересы в целом, либо интересы лишь отдельных заинтересованных лиц. Так часто происходит в случаях со спорной собственностью и в случаях с юридически объ­явленной несостоятельностью. Еще никто никогда не оспаривал то мнение, что, решая подобного рода задачи, правительство превы­шает свои полномочия.

Не столь простым, как может показаться, является и определе­ние собственности как таковой. Можно было бы предположить, что закон провозглашает в качестве собственности и защищает лишь то, что произведено самим человеком, или то, что им приобретено по честному и добровольному соглашению с производителем. Но разве в качестве собственности признается только то, что произведено человеком? Разве не существует сама земля, ее леса и воды и другие природные богатства на ее поверхности и в недрах? Это — достоя­ние всего человечества, и поэтому должны существовать правила совместного пользования этими богатствами. Не может оставать­ся нерешенным вопрос о самих правах и условиях, при которых индивиду позволяется распоряжаться какой-либо частью общего наследства. Ни одна из функций правительства не является столь необязательной и в то же время неразрывно связанной с идеей ци­вилизованного общества.

И опять, легитимность правительства распространяется на противодействие насилию и вероломству, но под какой рубрикой мы должны поместить возлагаемую на людей обязанность выполнять условия договоров, заключенных между ними? Невыполнение их не обязательно подразумевает обман; человек, заключивший договор, мог совершенно искренне желать выполнения его условий. И, далее, сам термин «обман», который едва ли может быть применен даже к случаям сознательного расторжения договора, когда отсутствовало намерение обмануть, тем более не может использоваться, когда не­выполнение обязательств явилось следствием халатности.

Разве обеспечение выполнения условий договора не одна из функций правительства? Здесь доктрина невмешательства, без со­мнения, получает весьма расширительную трактовку. Утверждается, что обеспечение контроля за соблюдением условий договоров не является, к вящему удовольствию правительства, просто регулиро­ванием отношений между индивидами, — это есть нечто большее; это придание законной силы выполнению условий договора, в котором выразилась воля индивидов, заключивших его. Примем без обсуждения такого рода расширение «ограничительной» тео­рии; примем ее такой, какая она есть. Внимание правительств к соблюдению договоров не ограничивается лишь их юридической поддержкой. Сам факт, что один человек не по принуждению и не в результате обмана взял на себя некие обязательства по отношению к другому, мало что значит. Есть обещания, не имеющие никакого отношения к общественному благу, которые участники соглашения тем не менее обречены соблюдать. Не говоря уже о том, что суще­ствуют соглашения откровенно противозаконные, есть и такие, которые не подпадают под юрисдикцию закона либо из-за интересов стороны, давшей обещание, либо из-за несоответствия соглашения политике государства. Договор, в соответствии с которым один индивид продает себя в рабство другому индивиду, будет при­знан недействительным судом этой страны и судом большинства стран Европы. Законы только нескольких наций могут обеспечить контроль за соблюдением договоров по поводу действий, которые рассматриваются как проституция или других матримониальных договоров, условия которых в какой-то степени отличаются от предписываемых законом в качестве обязательных. Но поскольку однажды признано, что существуют определенные соглашения, которым из соображений целесообразности не должна придаваться сила закона, неизбежно возникает вопрос о законности остальных соглашений. Должна ли, например, придаваться сила закона трудо­вым контрактам, в которых оговаривается слишком низкая заработ­ная плата или в соответствии с которыми временные условия труда являются предельно неблагоприятными? Должны ли получать силу закона контракты, в соответствии с которыми одно лицо обязуется находиться в услужении у другого лица свыше непродолжительного периода времени? Должен ли брачный контракт, заключенный на всю жизнь, признаваться правительством нерасторжимым, если одна или обе заключившие его стороны намеренно желают его расторгнуть? Каждый вопрос, который может возникнуть в связи с характером заключенных договоров или в связи с определяемыми ими отношениями между людьми, находится в сфере деятельности законодателя, который не может оставить его без рассмотрения и принятия того или иного решения.

Итак, предотвращение и противодействие насилию и обману обеспечивает соответствующую занятость солдат, полицейских и судей уголовных судов. Но есть еще гражданские суды. Наказа­ние зла — одна из функций правосудия, разрешение гражданских споров — другая. Между людьми возникает множество споров не вследствие злого умысла сторон, а в результате неправильного толкования их юридических прав или из-за несогласия относительно фактов, от обоснования которых и зависят эти права. Разве не отвечает общественным интересам то, что государство назначает официальных лиц, призванных устранять неопределенность и пре­кращать эти споры? Нельзя сказать, что это диктуется абсолютной необходимостью. Люди могут выбрать арбитра, решения которого будут признаваться обязательными; они так и поступают там, где во­обще отсутствует институт суда или где суды не пользуются доверием, или где судебная тяжба является затяжной и дорогостоящей, или где иррациональность процедуры сбора свидетельских показаний удерживает людей от того, чтобы прибегать к услугам судов. Тем не менее повсеместно считается правильным, что государство обязано назначать гражданские суды. И даже если их недостатки заставляют людей обращаться в инстанции, заменяющие суды, все равно само их наличие как резервной легальной силы, могущей принять дело к рассмотрению, обеспечивает инстанциям, заменяющим суды, большую часть их действенности.

Государство не только разрешает споры, но и принимает меры по предотвращению причин их возникновения. Законы большинства стран устанавливают правила, регулирующие множество вещей, не столько оттого, что важно, каким именно способом они регулиру­ются, сколько потому, что их так или иначе необходимо урегулиро­вать, так чтобы при этом не возникало вопросов по поводу предмета урегулирования. Закон предписывает формулировки для многих типов договоров, с тем чтобы предотвратить недопонимание смысла и возникновение споров по поводу формулировок. Он также пред­усматривает, что в случае возникновения таких споров должны быть доступны свидетельства, могущие помочь их разрешению, что подра­зумевает заверение документов подписями свидетелей и соблюдение необходимых формальных процедур при заключении контрактов. Закон следит за аутентичностью свидетельств относительно фактов, связанных с правовыми последствиями. Подобные факты, а именно: даты рождений, смертей, заключения браков, характер завещаний, контрактов, юридических процедур заносятся в соответствующие журналы. При этом никогда не предполагается, что, выполняя такие функции, правительство преступает пределы своих полномочий.

Итак, сколь бы широким ни было толкование доктрины, что индивиды сами являются достаточными гарантами собственных интересов и что правительство не несет никаких иных обязательств перед ними, кроме их защиты от посягательств других индивидов, эта доктрина применима только к тем людям, которые могут дей ствовать от собственного имени. Индивид может быть ребенком или лунатиком, или человеком, впавшим в безумие. Закон, без сомнения, должен стоять на страже интересов таких людей. И он необязательно делает это через своих представителей. Он часто возлагает опекунство на родственников или близких. Однако за­канчиваются ли на этом его функции? Разве, передав контроль за интересами одного лица другому лицу, он не оставляет за собой функцию общего надзора и обеспечения должного опекунства со стороны лица, которому оно доверено?

Существует множество других примеров, когда правительства, с общего одобрения, берут на себя полномочия по выполнению функ­ций, наиболее очевидной целью которых является достижение обще­ственного блага. Рассмотрим в качестве примера функцию (которая является одновременно монополией) чеканки монеты. Эта функция присваивается правительством с единственной целью — заявить индивидам, что они избавляются от забот, связанных с длительной и дорогостоящей процедурой взвешивания и определения химичес­кого состава монет. Никто тем не менее даже из числа самых рьяных критиков государственного вмешательства не возражает против этого на основании того, что это якобы несвойственная правительству функция. Предписывание набора стандартных мер и весов — другой пример. Еще один пример — мощение, освещение, очистка улиц и проездов. При этом неважно, кто занимается этим — центральное правительство или, что более типично и желательно, — муници­пальные власти. Строительство и улучшение портов, воздвижение маяков, проведение съемок местности с целью создания точных топографических и морских карт, возведение дамб для борьбы с морскими приливами и укрепление речных берегов — также при­меры подобного рода.

Эти примеры можно продолжать до бесконечности, не заступая при этом на спорную территорию. Однако сказанного уже достаточ­но, чтобы прийти к выводу, что общепризнанные функции правитель­ства распространяются на гораздо большее число сфер деятельности, чем те, которые могут быть заключены в жесткие рамки какого-либо строгого определения. И едва ли возможно найти оправдание право­мерности их всех применительно к каждой сфере, кроме одного, наиболее понятного — общей целесообразности. Точно так же нельзя ограничить вмешательство правительства одним универсальным правилом, за исключением самого простого и наиболее абстрактно­го — вмешательство не должно признаваться обоснованным до тех пор, пока целесообразность не стала вполне очевидной.