Новое публичное управление

Теоретические структуры

М. Доган, Д. Пеласси

 

Операциональные понятия необходимы. Но для компара­тивиста, который должен не только всесторонне проанали­зировать реальность и проникнуть в ее глубинную сущ­ность, но и логически структурировать полученные дан­ные — операциональных понятий недостаточно. Именно путем создания понятийных логических структур компара­тивисты смогут получить совокупные знания. В своей клас­сической работе «Структура научной революции» Т. Кун осветил роль парадигм в развитии естественных наук, другие авторы — социальных.

Компаративисты проявляют интерес к огромному раз­нообразию теоретических построений. Если одни модели могут быть испытаны на практике, другие — остаются в высшей степени абстрактными парадигмами, которые за­имствуют свои теоретические компоненты из кибернетики, биологии или теоретической механики. Некоторые теории порождены конкретной реальностью и не претендуют на универсальность, тогда как другие, более всеобъемлющие, стремятся иногда затеряться в заоблачных высотах.

Д. Лапаломбара обратил внимание компаративистов на все более «ширящееся расхождение» между теориями, нося­щими слишком общий характер, чтобы их можно было когда-либо проверить на практике, и эмпирическими исс­ледованиями без теоретической ориентации. Сравнитель­ной политологии, утверждал он, недостает теоретической базы на среднем уровне абстракции, что позволило бы трансформировать накопленные открытия в полезные и до­ступные проверке знания. Используя идеи Р. К. Мертона, Лапаломбара призывал возвратиться к большему эмпириз­му и сегментации исследований. «Именно в тот самый мо­мент развития сравнительных исследований, — заявил он, — когда методологические средства позволяют прово­дить тщательную сравнительную проверку гипотез, расхождение между ними и общей теорией увеличивается, и связь между гипотезами и макротеорией является либо чрезвычайно неопределенной, либо настолько сомнитель­ной в своем логическом толковании, что невозможно доказать ложность самой теории». Если концептуальная схема не поддается проверке, как можно ее усовершенствовать или перестроить? Если разрыв между теорией и социаль­ной реальностью слишком велик, не рискуем ли мы зани­маться бесплодными интеллектуальными построениями?

Следовало бы учесть критические замечания Лапаломбары. Многое можно сказать по поводу роста числа различ­ных претенциозных теоретических построений, в то время как в столь многих областях наши знания остаются неверо­ятно бедными. «Я считаю показательным, например, что политологи не склонны делать широкие обобщения как от­носительно американской политической системы (единст­венной, в отношении которой мы располагаем наиболь­шим объемом информации), так и по поводу разнообразных обществ в Африке, Азии и Латинской Америке, недостаточность наших исторических и современных знаний о которых является, по-видимому, наиболее поразительным фактом».

Однако было бы опасно превратить теоретические по­строения в средство заполнения пробелов в наших эмпири­ческих знаниях. Уже давно в своей работе «Процесс управ­ления» Д. Трумэн отстаивал необходимость построения концептуальной структуры, которая помогла бы всесторон­не и глубоко изучать весь поток собранной информации; однако впоследствии эти теоретические построения сами имели тенденцию множиться и настолько усложняться, что новое поколение исследователей отвергло эти громоздкие конструкции. Они предпочли тщательные исследования широким обобщениям, полевые исследования — теории, проверку — прогнозированию. Они обратили свой взор к странам исламского мира или черной Африке, стремясь к всестороннему осмыслению особенностей каждой отдель­ной страны, позволяющему избежать опасности неправомерных обобщений. Пострадает ли компаративистское направление от этого? Напротив, ему, вероятно, будут прида­ны новые силы в результате тщательного пересмотра понятий и построения теорий, вновь обратившихся к своим первоосновам.

Нельзя отрицать и полезный вклад холистических теорий. Они, несомненно, помогли сравнительной политоло­гии справиться с огромными проблемами, вызванными появлением на мировой арене с конца 50-х годов стольких новых независимых государств. Можно было бы, очевидно, усомниться в полезности включения в один и тот же срав­нительный анализ таких стран, как Индонезия и Велико­британия, Индия и бывший СССР. Но когда компарати­вист намеревается обратиться к такому неоднородному по­лю исследований, когда он заявляет о своем намерении провести сравнительный анализ американской и китайской политических систем, ему, естественно, приходится ис­пользовать понятия, степень абстракции которых соотно­сится с огромными различиями, существующими между странами в реальности. Чем в большей степени сравнивае­мые страны отличаются друг от друга и чем более резкими являются эти различия, тем более велика степень теорети­ческого абстрагирования.

Существует неуловимая связь между сравнительными исследованиями и теориями. Установить общую матрицу анализа — это, значит, определить способы сравнения, раз­местить в рамках одной и той же схемы все многообразие государственных политических систем. Именно поэтому все великие парадигмы, каков был ни был их характер, всегда привлекали внимание компаративистов: будь то диа­лектические схемы Гегеля или Маркса, механистическая модель Истона, кибернетическая парадигма Дейча, псевдобиологическая (Алмонда) или психологическая (Парсонса) модели. Теоретические построения необходимы, поскольку лишь совокупность гипотез, предложенная исследователем, придает смысл фактам, событиям и цифрам.

Порядок разумен и он предписывается тем более строго, чем более возрастает объем неупорядоченных данных. Не­обходимость их систематизации растет пропорционально накоплению информации, и проблема здесь состоит в том, чтобы преодолеть ее неуправляемое растекание. Разве мы не наблюдаем сегодня, как сводится в единые «системы» ог­ромное разнообразие знаков и символов, а многие отдель­ные исследовательские работы в «теории»? К сожалению, этот процесс таит в себе опасность. Теория упорядочивает, но в то же время и направляет. Если познание оказывает влияние на теорию, то справедливо и обратное. «Для того, чтобы объект мог стать доступным анализу, недостаточно познать его», отметил лауреат Нобелевской премии Ф. Жакоб. «Необходимо также, чтобы теория была готова найти ему соответствующее место. При взаимодействии между теорией и опытом именно первая начинает диалог». Необ­ходимо отметить, что теория может также оказаться источником пристрастных представлений и ошибочных толкова­ний, Так, например, приверженцы теории развития (developmentalists), которые в 60-е годы убеждали прави­тельство США щедро субсидировать Латинскую Америку, чтобы выпестовать «истинных» демократов, жаждущих сле­де тать американской модели гражданского общества, нахо­дились во власти ложной теории.

М. Вебер представлял себя в качестве «антиметафизика». «Этим самым, — как подчеркивал Ж. Фрёйнд, — он намеревался продемонстрировать свою неприязнь к пространным абстрактным обобщениям, которые претендуют на систе­матическое объяснение мира, жизни или общественного устройства на основе какого-либо единственного элемента или понятия. Вебер был противником тех ученых, занима­ющихся философией истории, которые подобно Гегелю, Марксу или О. Конту пытались дать полное и цельное объяснение реальности».

Ни один социолог и ни один политолог, занимающийся сравнительными исследованиями, не может в какой-то мо­мент не стать теоретиком; но оба они должны избегать опасности стать пленниками «грандиозных толкований», слишком всеобъемлющих, чтобы не вызывать сомнений. Часто бывает сильным искушение изобрести теоретиче­скую конструкцию, которая бы оказалась способной, подо­бно великолепной головоломке, вместить в себя все откры­тия и данные, собранные по частям. К тому же, развитие и применение статистических методов, ставшее исключи­тельно простым благодаря компьютерам, сделало еще более неотложной необходимость построения четких логических схем, Совершенствование этих теоретических и концептуальных инструментов должно стать предметом особого рас­смотрения, если мы хотим, чтобы прогресс в сборе данных не завершился грандиозной неудачей. «Одна из самых больших трудностей кумулятивного исследования, — пи­шет А. Гроссер, — состоит именно в том, чтобы определить тот уровень обобщения, который бы позволил избежать по­строения бесплодных теорий, с одной стороны, и бесполезного накопления данных — с другой».

Неспособность конструктивно объединить в единое целое весь накопленный материал может быть вызвана слиш­ком большой инертностью объяснительных схем. Боль­шинство блестящих моделей становятся беспомощными, инк только предпринимается попытка выйти за пределы статистического описания с целью осмысления процесса развития. Весьма показательно, например, что структуралисты считали трудным совершить переход от «синхронии» к «диахронии», хотя К. Леви-Стросс признавал важность этой исторической размерности. Несомненно так же и то, что «энистомологические основы» каждой исторической эпохи, рассмотренные М. Фуко в его работе «Слова и вещи» (Michel Foucault «Les choses et les mots»), достаточно плохо связаны между собой во времени. Сопоставление теорети­ческих схем с учетом изменения социальной реальности очень часто и резко выявляет пределы их возможностей.

Критические выступления по поводу «чрезмерно стати­стических» характеристик многих теоретических построе­ний, функциональных или системных, в каком-то смысле парадоксальны, поскольку большинство активных побор­ников этих парадигм небезразличны к проблемам измене­ния и развития. К. Дейч резюмировал это следующим об­разом: «В целом в сфере равновесной теории не происходит ни роста, ни развития; нет внезапных изменений и невоз­можно эффективно предсказать последствия "трений" (между различными частями системы. — Прим. перев.) с течением времени».

В действительности, теоретики «политической системы» обычно уже включают понятие изменений в эту концеп­цию. Но взгляд в будущее приводит их к необходимости представить политический организм естественно стремя­щимся восстановить свое равновесие вне всяких границ. Это замечание столь же справедливо как для чрезвычайно негибкой схемы Д. Истона, так и для теорий Т. Парсонса, чей интерес к процессу изменений бесспорен, и кто столь активно пытался найти оси, вокруг которых будут совер­шать свой кругооборот различные государства. Тем, кто пытался открыто строить эволюционные теории, с трудом удавалось избегать ловушек детерминизма. Маркс и Шумпетер ранее, Ростоу и Олсон — позднее, одинаково оказа­лись перед необходимость изучения факторов, которые бы­ли ими определены как невоспроизводимые.

Кибернетический подход позволил К. Дейчу предложить модель, специально предназначенную для представления движения как единого целого для объяснения реакции на информацию, поступающую извне, для внутреннего согла­сования и преобразования. Достаточно любопытно, что эта смелая схема, может быть слишком абстрактная, не приобрела сегодня широкую аудиторию среди компарати­вистов. Ее применение осталось ограниченным областью международных отношений.

Мы не могли бы сделать подобной оговорки в отношении функционализма, в том виде, в каком он был представ­лен Г. Алмондом и другими на основе идей, выдвинутых Мертоном, Парсонсом и Истоном. Определить функции всеобщего характера (универсальные), которые могли бы быть восприняты любой социальной или политической си­стемой, это значит обеспечить исследователя средствами, позволяющими проводить важные глобальные сравнения. И в самом деле, такой подход способствовал заметному развитию сравнительных исследований между передовыми и развивающимися странами. Функционализм для компаративиста, несомненно, является наиболее полезным тем, чти освобождает сравнительный анализ от его формалисти­ческих оков.